Ехидно хихикая про себя, я с гордым видом проследовал в сторону местоположения второго заряда. Думаю, когда капитана примутся потрошить в Москве и раскладывать по полочкам все те сведения, которые я ему выболтал, то специалисты немного одуреют. Во-первых, големостроение — новая отрасль науки, причем она непосредственно связана с кибернетикой и проблемой искусственного интеллекта — от одной мысли об этом у допущенных к допросу капитана ученых должны остатки волос дыбом встать и глаза засветиться в лучших вампирских традициях. Во-вторых, мысль о кристаллических накопителях и бомбах на их основе не даст спать спокойно уже военным. Только надо будет потом, когда устаканится мой статус и наладится нормальный диалог, разъяснить местным меднолобым, что мощность такой закладки пляшет от размеров и совершенства используемого кристалла. Да и прочность камушка значение большое имеет. Если взять изумруд и алмаз одного размера, то окажется, что при равной массе и размере в алмаз влезет, как бы не в разы больше энергии. Думаю, потрошить алмазный фонд Гохрана им не дадут. Хотя…
Капитан Кадорин Андрей Геннадьевич
Четыреста метров по лесу это совсем не то, что те же четыреста метров по дороге. Да и передвигаться приходится медленно и осторожно — судя по всему, вокруг немцев скоро будет, как собак нерезаных.
Аккуратно выглядываю из кустов и вижу картину — развороченное зарядом полотно и в кювете валяется мотодрезина и две платформы. Всё это густо присыпано шпалами и рельсами, наваленными беспорядочной кучей. Все как говорил Ссешес — поехали чинить и не доехали. Еще две платформы, правда, остались на полотне, но судя по просевшим в грунт по оси колесам, убрать их будет очень непросто. Чем в принципе сейчас и занимается железнодорожный кран с паровым приводом, подтащенный сюда немцами. Да какой там кран, целый ремонтный поезд: аж два паровоза, шесть платформ с инвентарем, шпалами и рельсами. А еще два пассажирских вагона — любят, сволочи, уют и тепло. Ну и пыхтящий кран, цепи от которого ремонтники, как раз и пытаются завести под сошедшую с рельс платформу, для того чтобы поставить ее назад.
Довершают картину две открытые платформы с брустверами из мешков с песком, оснащенные спаренными зенитными артавтоматами (судя по всему двадцатимиллиметровыми). Вокруг места крушения суетится железнодорожная прислуга и выставлен караул. Лично я насчитал два отделения. Еще по отделению размещено на платформах с зенитками. В общем, охрана достаточная для того чтобы отогнать небольшой отряд окруженцев или партизан, скрывающихся в лесах. Единственно странно, почему на месте первой аварии пока нет никого, а на месте второй — вон как суетятся. Хотя, может уже все обследовали с утра и решили, что трупы могут и подождать. Пока я предавался рассуждениям, немцы довольно споро подвели под платформу цепи, и натужно пыхтя, кран начал приподнимать ее над насыпью. Еще секунда и обода чугунных колес вышли из вспаханного ими грунта. Хоть расстояние было довольно велико, но все равно было хорошо видно ссыпающуюся землю из забитых при сходе с рельс пустот вагонных тележек. Вдруг, рядом со мной раздалось раздраженное шипение, и знакомый насмешливый голос произнес:
— Ух, ты — какая кракозябра! Нет, я просто не могу позволить этим сволочам портить столь занимательный пейзаж.
Разворачиваясь к Ссешесу, я уже понимал — сейчас произойдет что-нибудь непоправимое. Поздно!
С низким рыком, больше подходящим какому-нибудь дикому животному, чем разумному существу, Ссешес взмахивает разгорающимися красным пламенем ладонями и с резким выдохом кидает в сторону немцев, сотканный из ярких переливающихся нитей огня шар. Шар — размером с хороший кочан капусты. Оторвавшись от поверхности ладоней, тот со скоростью галопа хорошего скакуна полетел к крану.
Следующие несколько минут наверно запомнились мне до конца моей жизни. Шипение и треск разгорающихся меж черных ладоней, оснащенных хищного вида когтями, огненных шаров. Низкий гул, раздающийся при их полете в сторону противника. Взрывы. Взрывы, по ощущениям похожие на работу чемоданов дивизионного калибра и гул пламени, смешанный с шипением пара из развороченных паровозных туш. Вставший дыбом паровоз, опрокидывающийся на тендер. Скрученная взрывом стрела, отлетающая в сторону от полотна. Разбегающиеся в стороны, подобно муравьям, фигурки. Голос, переливающийся обертонами счастья, рычащий слова на незнакомом языке.
— L'alurl gol zhah elghinyrr gol!
И, улыбка — счастливая, острозубая улыбка, выглядывающая из-под сползшего капюшона.
На четвертом огненном шаре Ссешес пошатнулся и схватившись за меня в качестве опоры, прошептал уставшим, но безгранично счастливым голосом:
— А теперь, как говорят дварфы, нагрузившись драконьим золотом — надо побыстрее валить, иначе все выйдем через задний проход!
Как мы потом бежали — я так никогда в жизни не бегал. Ссешес на мне тряпкой болтается — мало что не висит. Сзади доносится дробный перестук уцелевшего зенитного артавтомата и хаотические выстрелы оцепления. Но всё это было каким-то неубедительным и беспорядочным — судя по всему, преследовать нас на полном серьезе никто не собирался. Слишком уж серьезно звучали недавние взрывы. Да я бы и сам не стал связываться с противником, способным тихо подтащить какое-то странное, никем не виданное вооружение и тихо бесследно отступившим. Это получается, что мы, не хуже чем дивизионная гаубица сработали — четыре выстрела и всё — ремонту теперь там не на один день. Крану точно хана и первому паровозу тоже, он бедный аж на дыбы встал. Еще пару платформ поперек путей раскорячило, да и один пассажирский вагон вроде тоже зацепило.